'Талиночке Ивановне с самыми искренними чувствами, дарю эту книгу из второй своей жизни... От автора и всех тех, кто прошел перед ним, но остался в нем", - написала мне Л.В. своим четким и размашистым почерком сильного волей человека на обложке своей книги "Австралоиды живут в Индии". Книга выпущена издательством "Мысль" в 1976 году в Москве и иллюстрирована ее же слайдами. Каждый слайд продолжает повествование и углубляет драму жизни этих племен, красноречиво изложенную автором. Л.В. всегда выступает в своих книгах не только как писатель, но прежде всего, как человек, страдающий за судьбу своих героев, "одновременно и как географ, и филолог, и этнограф, и историк, и блестящий рассказчик, Л.В.Шапошникова своими книгами продолжила лучшие традиции русских ученых и писателей, так же, как и традиции русской индологии. Она продолжила не только изучение классической индийской культуры, но и жизни этой страны во всей ее сложности и многообразии. И каждый ее рассказ о сегодняшней Индии крепит нашу сердечную дружбу с великим индийским народом", - так написал о ней ее старший друг, вслед за Дьяковым утвердивший в ней талант писателя, Николай Семенович Тихонов. Осознав ее повышенную требовательность к себе, он потом просто заставит ее вступить в ряды Союза писателей СССР. О ней и ее творчестве сразу же заговорят, напишут газеты и журналы мира. Почитатели будут отыскивать ее книги на полках книжных магазинов, на книжных развалах города, они будут продаваться со стократным превышением первоначальной стоимости. Она со смехом рассказала мне, что как-то зашла в книжный магазин на Арбате докупить свою недавно вышедшую книгу, авторских экземпляров на всех друзей не хватило. "Что вы!" - воскликнула молоденькая продавщица, - книги Шапошниковой больше двух часов на прилавке не лежат!" А когда Л.В. увидела эту же книгу на развалах города в стоимости просто умопомрачительной и стала рядиться с предприимчивым продавцом, то тот ей сказал прямо: "Катись, тетка, подальше, если ничего не понимаешь. Это же сама Шапошникова!' Так и пришлось "катиться" самой Шапошниковой от этого знатока, поскольку рука не поднималась выложить такую сумму за свою же книгу...

Все это - "из второй своей жизни". Третьей жизнью она назвала свой судьбоносный путь - Путь с Рерихами.

А пока она "накручивала" витки спирали этой второй. Университет. Общественная и спортивная деятельность, участие в художественной самодеятельности, выезды с концертными бригадами в села деревни, на заводские площадки, археологические раскопки в Азии на студенческих каникулах, походы по стране, корреспондент газеты "Правда", учеба в аспирантуре, преподавание в университете, секретарь партийной организации факультета, где окончательно сформировала четкую гражданскую позицию - хочешь добра, умей противостоять злу. Она могла в те трудные для всего народа годы репрессий отстоять очередного студента от расправы энкавэдэшни-ков, да так, что тот мог и никогда не узнать об этом, поскольку не было в ее поведении корысти. Ее вел в тот момент гнев справедливости и ничего более. Силы Высшие помогали ей в этом. И если бы таких коммунистов, идущих по жизни с заповедями Христа в сердце было бы больше, то жизнь в нашей стране сегодня не достигла бы такой умопомрачительной деградации нравов. Но силы тьмы не дремлют, они всегда в первых рядах "строителей коммунизма". Им надо довести до абсурда все прекрасные начинания человечества, еще и делая из доверчивой людской массы своих активных приспешников в борьбе с такими людьми, как Л.В. Многое ей пришлось выдержать, сталкиваясь с демагогией людей, облаченных партийной властью. Но всегда выходила победителем в этой схватке, вовлекая своим умением аргументировать, бойцовскими качествами и силой духа других, почти растворившихся в этой липкой энергетике насилия, принесенной в ряды коммунистов разрушителями прекрасного будущего человечества, которое все же будет. В "Общине", третьей книге Живой Этики, книге-предупреждении человечества, данной через Рерихов Великими Учителями планеты, очень хорошо показан Путь строительства общества будущего человечества - коммунистического. И что может произойти, если человек отойдет от этого пути, будет выступать не созидателем, а разрушителем светлого начинания. И к этой книге Учения Л.В. сделает предисловие. Именно ей принадлежит определение "Общины", как книги предупреждения человечеству. В этом предисловии она коротко расскажет нам то, что в свое время сокрыли от народа советские дипломаты и светила культуры. Они приняли Великую книгу от посланцев Великих Душ - Рерихов и запрятали ее до времени далеко-далеко вместе с письмом Махатм, серией картин Н.К.Рериха "Майтрейя", повествующих о наступлении века Справедливости, и ларцом с горстью святой земли, предназначенной на могилу великому сыну России - Ленину, на которого возлагались большие надежды. Но мы знаем, Ленин жил и работал среди чуждых ему людей. И, отдав все силы на "вскрытие нарыва" истории, он не смог уже прочистить ее "гнойник", который со страшной силой зафонтанировал по всей России и надолго потопил ее в своем зловонии... "В "Письме" Учителя рассматривали революционные преобразования в стране с позиций духовно-культурной эволюции человечества. Они ее считали неотъемлемой частью общей эволюции Космоса, - пишет Л.В. - Социальное устройство будущего человечества станет общинным, или коммунистическим. Эта проблема является стержневой для всей книги, "каждый человеческий организм носит общину в своем строении". Но можно ли считать, что община, или коммуна, о которой говорится в "Общине", есть тот коммунизм, который предполагали Маркс и Энгельс и Ленин. Вряд ли. В книге, созданной Махатмами, речь идет об общине, как природном эволюционном процессе. Понятие это трактуется ими много шире и носит более глубокий философский характер, нежели просто социально-экономическое понятие. С этой точки зрения коммуна, по мысли Учителей, является основой в первую очередь для духовного совершенствования человека и развития его свободного и творческого труда".

Но эти философские выводы принадлежат уже "третьей ее жизни". А пока Л.В. всю свою "вторую жизнь" как губка вбирала знание, знание, знание...

Володька Рыбкин, студент пятого курса историко-филологического факультета университета делал "отвальную" в своей комнате студенческого общежития. В ней собралась небольшая группа таких же, как он, студентов из того же общежития, чтобы отдать должное своему собрату, уезжающему вскоре по направлению аж "зарубеж". В те семидесятые годы это событие было равносильно выходу космонавтов в открытый космос. По такому поводу в кружках у собравшихся было налито пиво, хотя этот напиток так же, как и сбор больше трех человек, был под запретом у администрации общежития. И этот "кодекс" был согласован с университетской администрацией, уровень сознания которой был, приблизительно, таковым же, как и у той "тети Паши" - коменданта, недавно бежавшей от трудностей деревенской жизни и теперь ревностно взявшейся за службу в самом центре страны Советов.

Вот такая очередная "тетя", учуяв возможность наконец-то проявить свою власть, стала стучать в дверь Володькиной комнаты. Все притихли. Все понимали, что сейчас произойдет, и что за этим последует. Гори тогда синим пламенем их стипендия, еще не начатый жизненный путь Володьки. Все это сейчас одним росчерком своей метлы решит "тетя Паша". И, конечно же, Володька не впустил это воинствующее невежество в комнату. Ему вовсе не хотелось, чтобы ребята пострадали из-за него. Он и не чувствовал себя виноватым. Ничего предосудительного, на его взгляд, они не сделали, вели себя достойно. И потом, у него не было никакого желания сгибаться перед ней в рабской позе и пытаться пригласить составить им компанию по случаю завершения кое-кем студенческой жизни, и т.д. и т.п. подобострастным голосом и на четвереньках, чтобы та наконец-то могла насладиться своей властью над беззащитным людом и вдоволь поплясать на их спинах, а потом, может быть, и уступить. Но зато всю свою оставшуюся жизнь в общежитии эти "такие-сякие" ученые будут уважать и сгибаться перед ее мощной фигурой, возникающей вдруг во весь рост в коридоре.

Да... Где гарантия того, что эти "семидесятые годы" и сейчас не тиранят студентов...

На Володьку в партком университета поступила жалоба коменданта общежития. Она нашла там горячий отклик и возможность придать гласности это "страшное" преступление перед человечеством. Был уже подготовлен сценарий, определены действующие лица и исполнители. Создатели "бури в стакане воды" уже потирали руки в предвкушении кровавого зрелища, убедительно обставленного, как "борьбу за сознание и мораль подрастающего поколения", тем более, когда "в Америке негров линчуют". Осталось только запустить механизм. На том партийном собрании Л.В. была рядовым коммунистом. Она долго отсутствовала, была в Индии, и по возвращении категорически отказалась взять на себя опять бремя секретаря партийной организации факультета. Она уже достаточно поработала в свое время на этом посту. Все помнили ее уроки справедливости, все знали, что стоит идти вразрез с высшей инстанцией. Это могла только Л.В., сама, и заставить идти этим путем еще и других. Мало было таких, у которых хватало стойкости не изменять себе. И вообще эта общественная работа отнимала у нее много времени. А это то, чего сейчас было особенно жаль Л.В. Она уже была вся в новой, поглотившей ее работе, которая опять-таки была предназначена не для себя. Она полностью отдалась научному и писательскому труду, много путешествовала и была "птицей в свободном полете". Она нащупала свой "третий путь" и полным ходом стремилась войти в его фарватер. И потому по приезду из длительной командировки резко и категорично отвергла эту почетную общественную работу. Она с душевным трепетом готовилась к очередному выезду, на этот раз в Англию. Ее интересовала Артуриада, провидец Мерлин, Рыцари Круглого Стола, создатели туманного альбиона. Все необходимые материалы для намеченной книги были сконцентрированы в Британской библиотеке. Все было готово к отъезду. Оставались формальности - пройти через партком.

Партийное собрание было в самом разгаре. Володька стоял перед собравшимися с нечеловечески бледным лицом и затравленными глазами. Он понимал, что обречен, слишком все было прозрачным -желание сделать из него пример послушания для других. Но тут слово взяла Л.В. И собрание раскололось на две неравные стороны.

Володька был реабилитирован. Долог был путь борьбы за него. Не на одной инстанции... Он благополучно отправился в свой "зарубеж", где достойно представлял выпускника исторического факультета МГУ. Перед отъездом он долго "рыдал" на плече Л.В., что она из-за него лишилась загранкомандировки, что "комендантши" таким образом смогли отомстить ей за развал их "сценария", за то, что вместо унижения чести и достоинства студента, им пришлось спасать свою "честь". Но ничто не заставило ее изменить своей позиции. Она хорошо знала, что ничего дороже совести на свете нет. И как потом, несколько лет спустя, когда прочно встанет на "третий" путь, в определении этой нравственной категории пойдет дальше гениального русского философа начала двадцатого века Н.А.Бердяева, она завершит его мысль, коротко и ясно напишет: "Совесть - это форма нашей связи с Высшим... В силу этого является индивидуальной"...

Партийный выговор с Л.В. за развал "дружных" рядов, якобы, коммунистов, сняли лишь накануне ее отъезда в самую главную командировку жизни - она шла по пути Рерихов, по маршруту Центрально-Азиатской экспедиции. "Изучение этногенезиса индийского народа" - так в командировочном удостоверении была завуалирована ее судьба, которая наконец-то настигла ее во всей своей трудной, но прекрасной действительности...

- Если ты думаешь, что мои путешествия были оплачиваемы государством, то ты глубоко заблуждаешься. Все поездки я осуществляла за счет своих средств и своих отпусков, все, кроме одного - по маршруту Рерихов. Но, конечно же, в командировочном обосновании: целях и отчете не было упоминания о Рерихах, как и об их марш-

руте. Время было другое. И Рерихи были еще изгоями в своей родной стране. Истинную цель своей командировки пришлось конспирировать Другого выхода не было. По Южной же Индии, по маршруту Блаватской, по своей стране, в том числе и Алтаю, я прошла за счет своего личного времени и средств. Так я попала в Северную Осетию, Чечню, Ингушетию. Я искала там древние захоронения, родственность культур этих народов с Индией. Меня сопровождали очень хорошие люди. Вообще, мне всегда везло на них. А чеченцы - народ высокой культуры. Я отметила их беззаветную любовь к родине, матери, женщине, близким, старшим, преданность друзьям и умение держать слово. Если они тебя один раз приняли в свое сердце, то это навсегда. И потому я уже никогда не поверю, что они коварны, как их стараются преподнести наши вчерашние и сегодняшние политики. Это народ с глубоко трагической судьбой. И в этом вина нас всех, - она замолчала, словно запасалась кислородом для погружения в дальнейшее повествование:

- Это было в 1976 или в 1977 годах... Тогда они доверили мне боль своего сердца, своего народа. Я узнала правду о депортации чеченского народа. Узнала, что пришлось ему перенести тогда, 23 февраля 1944 года! Я долго потом ходила с зажатыми от бессилия кулаками и скрежетала зубами, что не могла ничем помочь этому простому, доверчивому и трудолюбивому народу... Я помню ужас картины, представшей предо мной, когда меня привели в разрушенный и обуглившийся храм. На каменном полу его так до сих пор и лежит полуметровый слой пепла... Это все, что осталось после сожжения заживо беременных женщин, грудных детей и немощных стариков, согнанных сюда советскими головорезами из дальних селений. Энкавэдэшники не укладывались в указанный Сталиным двадцатичетырехчасовой срок, чтобы довести всех до вагонов, в которых возили лишь скот на бойню...

Л.В. замолчала, и надолго... Молчание ее было говорящим. Лицо стало усталым и печальным, словно на него лег позор за весь наш народ, прямо или косвенно повинный в этой трагедии, вдобавок, несмотря на прошедшие полвека, продолжающий относиться к ним с затянувшимся от невежества презрением, за, якобы, предательство во время войны.

'Чеченский вопрос" заставил и меня уйти в свои воспоминания и воскресить позорную страницу в моей биографии...

Как часто мы становимся попугаями в чьих-то цепких руках! Я еще раз остро ощутила свой стыд перед матерью за то, что позволила пусть на короткий срок, но быть похожей на того соседского попугая... "Попка дур-р-рак! Попка дур-р-рак!" - переступая с одной лапки на другую и вытягивая при этом шею, любил он повторять человеческую глупость без разбора...

На заре своей счастливой встречи с Учением, судьба свела меня с некоторыми сегодняшними "вождями" невежественной массы, именуемой себя, якобы, рериховцами. Но как иначе назвать тех, кто явился в этот мир, чтобы дискредитировать Учение, подвергать сомнению решения Учителей Света, не почитать Иерархию? Предвидел это Ис-са, сказав: "Многие придут под именем Моим"... Первый вопрос, который эти "вожди" задали нам с подругой, был, кто мы по национальности. Я едва тогда сдержалась, чтобы не надерзить, что "бьют-то не по паспорту". Удовлетворившись ответом, главный "вождь" спросил, а кто по национальности наши мужья. У подруги муж оказался евреем. Они недвусмысленно переглянулись. И я поняла по их лицам, что "аттестацию на качество" моя Галина не прошла. Я решительно заступилась за ее Бориса, зная его высочайшую порядочность. "Дай Бог, чтобы каждый русский был такой, как этот еврей", - сказала я им тогда запальчиво. Но дальше, по мере общения с этими людьми, "столько знавшими" о том Мире, к которому я только что подошла в своих исканиях, и из доверчивости считавшая, что такие знания даются людям лишь кристально честным и высоким духом, я со временем растворялась в их поле все больше и больше, и в моих высказываниях все чаще и чаще стали мелькать шовинистские лозунги... В очередной раз я приехала в Самару, к маме в гости, и с восторгом стала рассказывать ей о встрече с Учением и интересными людьми, стоящими, якобы, в его авангарде. Мама молча выслушала меня, а потом спокойно сказала: "Все это хорошо. Но только не будь соседским "попкой". - Вот так! Прямо и метко! - "А если Учение, как ты говоришь, от Света, - продолжила она, - то там не должно быть разделения на евреев и русских... И откуда в тебе это? Куда ты денешь из своей жизни, к примеру, Елену Наумовну, Марину, Женю, свою бывшую соседку Иду Моисеевну? Они помогали тебе в самые тяжелые твои дни. Мой тебе совет, относись к людям по их делам, а не по словам".

Вот и все. На этом совете моей мамы с двумя классами образования и закончились мои университеты по национальным вопросам.

"Узнавай людей по делам". Главный постулат Учения. И моя мама, как и многие другие мамы, не читав, изрекла его суть, главную мудрость самой жизни, вот почему оно так мудро именуется - Живая Этика. Но для этого мне надо было вернуться в детство, к маме... Потом я еще раз вспомнила об этом "национальном вопросе", когда встретилась со строками из жизни Сергия Радонежского в "Криптограммах Востока" в августе девяносто первого года... Я стояла в первом ряду вместе с другими у Дома Правительства тогда еще Страны Советов, "Белого дома", как именуют его в народе. Это был исторический момент кульминационного предстояния перед лицом новой эры в жизни страны. Ждали выхода нового вождя, оглашения им победы демократических начинаний России над путчистами, захватившими тогда на короткий срок власть, чтобы вернуть народ в пропасть диктатуры. "Криптограммы" сами открылись в моих руках на строках: "Владычица сказала: "Придет время Мое, когда небесное Светило Мое к земле устремится, и тогда придешь Ты исполнить волю сроков. И ненавистные будут спасителями, и побежденный будет вести победивших. И три корня, разделенные проклятием, срастутся любовью, и вести их будет посланный не из их племени. До срока проклянут татар и евреев, и они проклянут землю русскую".

"До срока проклянут татар и евреев, и они проклянут землю русскую"...

Быстрее бы сроки Любви наступали, чтобы "три корня" слились в радости, и не станет разделения на русских, татар и евреев, а будет одна нация на земле - Че-ло-век!

Из горьких мыслей меня вывела Л.В. Ее лицо уже преобразилось, оно светилось озорной улыбкой, какая бывает лишь от приятных воспоминаний. И точно!

- В одном из путешествий по Северной Осетии мы остановились на ночлег, - опять начала она свой рассказ. - Я сидела около палатки, когда мимо нас проходила отара овец в сопровождении пастуха и огромных собак-волкодавов. Это самая грозная и сильная порода сторожевых. Ее родословная действительно идет от волка. И нет ей равной по мощи и свирепости, она специально выведена для охраны овец, от нападения волков. Вот один из этих волкодавов, увидав меня, вдруг отрывается от отары и подходит ко мне. Все от страха аж ахнули. А он облизал для начала мне руки. Потом положил на меня свои лапы. Я едва устояла под их тяжестью. Волкодав был с широкой палевой грудью. Ну волк и волк! Матерещий волк! Хозяин сначала испугался за меня, пытался отогнать, но бесполезно. Волкодав его не слушался. И пастух стушевался. Такого еще в его практике не было. Ведь обычно такая собака кроме хозяина никого не признает! А тут хозяин цыкнет на нее, а она ноль внимания, только спрячется за мою спину, и ни шагу дальше. Совсем сконфузился пастух. Но виду не подает. Расположился на ночлег недалеко от нас. Но и тогда волкодав не сдвинулся с места. А когда пришло время, и я пошла в палатку спать, то волкодав уже лежал на моей подстилке и, верный своему долгу, согревал место. Но меня эта преданность не устроила, и я выгнала пса из палатки. На этом он не успокоился. Он все равно лег рядом со мной, но уже с внешней стороны, и через брезент грел и охранял меня. Так он понимал свою задачу. Утром отара отправилась дальше. А тот, сделав вид, что подчинился пастуху, вскоре опять вернулся к нам в лагерь и весь день не отходил от меня ни на шаг. Ну просто ходил по пятам. Вечером прибежал взволнованный пастух. Пропала собака. Ночь впереди, волки не дремлют. Увидал его у моих ног, совестит. А тот даже и не смотрит на него, отворачивается. Мне стало жалко пастуха, да и как-то надо было все же решать возникшую вдруг проблему, так долго это все равно продолжаться не могло. Пришлось вступить в диалог. Принять кое-какие меры,- закончила свое повествование Л.В.

- Какие меры? - заинтересовалась я.

- Секрет.

- А как ты думаешь, почему так безоговорочно волкодав, в буквальном смысле, прилип к тебе? - спросила я задумчиво...

- Ну собаки всегда очень хорошо чувствуют человека, какой он.

- Бесспорно. Но там все были хорошие люди. Не станешь же ты этого отрицать. Вон как мудро поступил пастух, оставшись на ночь с отарой овец рядом с вами.

- Не стану. Действительно это так.

- Тогда почему ты не скажешь, как есть, эта собака просто узнала тебя.

- Ты просто большая фантазерка.

- А вот и нет. Я, как тот киргиз в степи, что вижу, о том и пою... О таких случаях сказано и в Живой Этике, есть об этом и в письмах Елены Ивановны. А помнишь ту встречу, что произошла в твоем присутствии на маршруте Рерихов в Монголии, когда тот тибетский терьер "узнал" своего римпоче*, с которым вы пришли в гости и даже, вопреки воле хозяина, пытался приступом высадить дверь в комнату с единственной целью быть с ним рядом. А потом бесперспективно влезть в его дилижанс. И остаться скулить на дороге, выражая вам свое горькое презрение, что вы помешали ему быть со своим истинным хозяином.

- Да... Тогда было все очень забавно и драматично... Безусловно, та собака учуяла величие этого необыкновеннейшего человека. А может ты и права, имела память прошлого. Собаки "народ" умный, верный. Я описала этот момент во всех подробностях во второй книге трилогии "Великое путешествие". Всевозможно...

Безусловно. Все возможно, продолжала я свои размышления... Трудно уличить этих собак в неверности своим хозяевам. Ведь дух в "зерне своем" остается неизменным, он накладывает свой отпечаток на материю. И чем он выше, тем глубже и характернее его отпечаток на лице, манере держаться, в поступи, жесте... Когда после возвращения из Египта Л.В. подарила мне открытку с ликом Нефертити без головного убора, без традиционного раскраса, я сначала с недоумением смотрела на Л.В., думая, что она просто разыгрывает меня. Каково оказалось сходство с ликом Жанны д'Арк, которое талантливо и проникновенно было написано художником Д.Гордеевым на обложке книги "Жанна д'Арк" автора Мария Йозефа Крук фон Потурцин и, которая как раз лежала у меня на столе только что прочитанная... Потом я присоединила к этим портретам фотографию скульптуры Уты - маркграфини из Германии одиннадцатого века. Потом китайской принцессы Вэн-Чень. Потом портрет Елены Ивановны... Дух освещал материю единой истинностью величия и высоты... Но самое главное таится в эманациях ауры, которую так хорошо чувствуют собаки...

В Тривандруме, в штате Керрола, проходил Всеиндийский исторический конгресс. Это было в 1960 году. Л.В. тогда была уже известна в Индии своей преподавательской работой в мадрасском университете и тоже была приглашена на него.

- Доклады шли на официальном языке страны - английском. А один из докладчиков - пенджабец, говорил только на своем родном хинди, но никто из устроителей конгресса и присутствующих не знал хинди, чтобы помочь в синхронном переводе этого доклада на английский язык. Началась легкая паника. И тогда роль переводчика я взяла на себя. И сделала это как надо. Доклад оказался одним из интересных, - стала рассказывать Л.В. - Потом в перерыве все подходили ко мне и говорили: "Что бы мы делали без русских". Зато ночью меня "отблагодарили" клопы, а утром познакомили с самым настоящим пастором. Студенческое общежитие, куда поселили всех конгрессменов, пустовало уже недели две, все студенты разъехались на каникулы. И клопы были злые и жадные. Они буквально набросились на меня. Было их несметное количество. Наутро, вся искусанная и измученная, я выскочила из своей комнаты и столкнулась нос к носу с пастором, который обратился ко мне с вопросом, как мне спалось. Я объяснила как... Пастор не стал разбирать, к какому вероисповеданию я принадлежу. Он немедленно отправился куда-то и принес мне дуст. Подозреваю, что у него были те же проблемы. В эту ночь я спала спокойно.

Аналогичный эпизод с переводчиком произошел на очередном международном конгрессе океанологов, который проходил в одном из штатов Индии. Выступающий докладчик не знал английского языка, а переводчик, которого ему дали, понятия не имел о том, что переводил. Доклад единственного советского академика, ученого с мировым именем ждали с большим нетерпением, но перевод сводил на нет все научные изыскания и ораторские способности. Это был тот самый случай, когда переводчик был гробовщиком докладчика и переводил, что называется, так: "В огороде бузина, а в Киеве дядька". Л.В. не выдержала. Она предложила свои услуги. Ученый очень обрадовался.

- После этого выступления шквальные аплодисменты заглушили нас. Причем все вопросы задавали мне, на которые мне же и пришлось отвечать. Ни у кого не было сомнений в том, что я океанолог. Сам академик тоже был сражен, когда узнал, что я историк.

Когда Л.В. училась в МГУ, то на летние каникулы она старалась уехать куда-нибудь с археологами. Ей нравилось искать клады еще с детских лет. Дух, вскормленный с малых лет книгами приключений и путешествий, брал верх и вел в неизведанное.

Тогда, на раскопках в Хорезме, древнем государстве Средней Азии, возникшем на этой территории где-то в седьмом-шестом веках до нашей эры, и привлекавшем внимание ученых своей девственностью и неразгаданностью тайн, Л.В. добыла много экспонатов из своих "помоек", на которые ее приводило шестое чувство. Так называли археологи тот пласт, где действительно в далеком прошлом находилась городская свалка. Они несли в себе много интересного. По ним археологи до сих пор определяют уровень культуры того или иного времени. Вот, например, чаша тонкой работы, выброшенная своей хозяйкой из-за возникшей трещины на ее стенах... Вот гребень, которым расчесывала свои волосы прекрасная хорезмийка, в которой, возможно, проступали черты иранского народа. А может арамейка, или монголка, или арабка, словом, тех национальностей Востока, что не раз завоевывали Хорезм и оставляли в нем следы своей культуры. Она нашла даже остатки изящной скульптурки, сохранившей одухотворенное лицо прекрасной незнакомки, смотрящей на потревожившую ее представительницу двадцатого века загадочными миндалевидными глазами из того далекого тысячелетия. Кого руки мастера так вдохновенно запечатлели на ней? И что за мастер, который выполнил ее с такой божественной любовью? Сто тысяч "почему" уводили ее из мира сегодняшнего, заставляя разгадывать природу культуры... Прошли века, но и сегодняшним мастерам очень бы хотелось слепить подобие прекрасной незнакомки, а после можно и спокойно умереть...

Л.В., как новичку в этом деле, везло на находки. Археологи даже пытались сманить ее к себе, отметив в ней "особое археологическое видение", как они выражались... Но она была стойка. Она, как та змея, знала куда нацелена ее голова, и "раскопы", как и все прочее, были "извивами тела", которые неминуемо должны привести ее к намеченному пути...

На очередных раскопках она познакомилась с известным миру академиком из Новосибирского Академгородка А.П.Окладниковым, археологом, историком и этнографом, который, как и Н.К.Рерих, и как теперь уже она сама, интересовался древней историей Сибири, Дальнего Востока, Монголией. Эта встреча обогатила ее, расширила диапазон знаний, прибавила множество тем для размышления... Потом, в паломничестве на маршруте Рерихов, ей очень пригодятся все эти знания...

- Ты знаешь, как в Хорезме во время сна мы спасались от фаланг? - спросила меня Л.В., и уставилась на меня смеющимися сине-синими глазами. У меня по телу побежали мурашки, когда я вдруг представила себе Л.В. и ядовитую фалангу. А меня рядом нет... В такие минуты мне всегда хотелось закрыть ее от всего, что угрожало ее жизни. И это было во мне неистребимо, хотя она, с ее ярко выраженным мужским складом характера, вряд ли вызывает это чувство в других.

- А как они выглядят? - спросила я.

- Фаланги - это огромные пауки с длинными и сильными ногами. Их укус смертельный. Яд быстродействующий. Когда они молодые, то зеленые. Панически боятся овечьей кошмы.

- И что же в ней страшного? - недоуменно спросила я.

- Страшна для них не сама кошма, а запах, который от нее исходит. Овца для этого "зверя" самый страшный враг. Она единственная в природе, которая не боится фаланг. Овца затаптывает их своими копытами. Потому все фаланги обходят ее стороной. Эта информация уже заложена в их генетическом коде.

- И много этих "встреч" было на твоем пути?

- Достаточно, - спокойно ответила Л.В. - Однажды мы собрались в баню. А в палатке нас было несколько человек. Я сунулась в свой рюкзак, а оттуда прыг - фаланга! И... растворилась в воздухе. Искали, искали, но так и не нашли. А наши наряды висели в центре палатки на шесте. Я сняла свое платье. Одела. Сунула руку в карман, и из него опять прыг - фаланга.

- Какая верная подруга! Не к кому-нибудь, а опять же к тебе в карман юркнула! - сказала я и подумала, что проверка на стойкость ковалась недаром. Впереди ее ждали "фаланги" похлеще этой...

- У нас у каждого был свой объект раскопок, - продолжала Л.В. -Одна из студенток археологического факультета работала в глубоком двухметровом колодце. Он принес много интересных находок. И когда день заканчивался, звала ребят, чтобы те ее вытащили. Однажды в самый разгар дня мы все вздрогнули от душераздирающего крика. И стали свидетелями того, как из этого колодца со скоростью звука катапультировалась эта леди. Лица на ней в тот момент не было. Оказалось, когда та вынула очередной кирпич из кладки, то увидела за ним целое гнездо фаланг, залезших, видимо, туда охладиться от зноя солнца... Мы так и не смогли понять, как ей удалось буквально вылететь из двухметровой ямы без посторонней помощи. Вот какие силы открывают в человеке такие встречи...

- Прямо скопище ядовитых фаланг, а не пустыня вам досталась, - запричитала я.

- Ты почти права. Тогда в Хорезме меня впечатлило одно редкое и жуткое зрелище - великое переселение фаланг. Мне его пришлось наблюдать из грузовика, когда мы возвращались из города к месту нашей стоянки. Свет автомобильных фар выхватил странный движущийся поток черной "реки", возникший прямо поперек дороги. Не было видно ни начала, ни конца. Эта "река" была метра три-четыре шириной и тянулась на километры за горизонт налево и направо... Водитель не стал сбавлять скорости... У меня до сих пор стоит в ушах хруст этих несчастных тварей... Вообще, я даже как-то хотела написать специально книгу о таких встречах. Даже название для нее уже придумала - "В свете фар". Может когда и осуществлю...

- Не менее неприятное чувство я испытала в Керроле, штате Индии, на дороге в джунглях, хотя здесь были уже не фаланги, - продолжила Л.В. - Я шла одна, без проводника. Опять разыскивала очередное племя. Иду по ниточке-дорожке, проскальзываю меж деревьев, кустарника. Вдруг ощущаю какое-то жуткое состояние. Оно давит на меня с какой-то недоброй силой, будто кто пытается загипнотизировать меня, подчинить своей силе. Я поворачиваю голову в сторону "энергетического объекта" и вижу огромного паука, смотрящего на меня с лютой ненавистью. Глаза его были больше пуговиц на моей блузке, а нить паутины толщиной с хороший морской канат. И все это хитросплетение величиной с огромный гамак. Он хладнокровно подстерегал в нем свою добычу. Жуткое зрелище... Я быстро зашагала прочь от этого гиблого места. До сих пор помню ощущение от его сверлящего кровожадного взгляда в своем затылке. Такого я ни до, ни после больше никогда не встречала. Редчайший экземпляр. Потом я вспомнила об этом в 1964-ом году на "капустнике", который устроила своим самым активным авторам редакция журнала "Вокруг света". На этот раз он был в Дубне, городке физиков-атомщиков. Я разговорилась с сидящим рядом со мной академиком Михаилом Григорьевичем Мещеряковым. Он был одним из известных миру создателей первого советского синхроциклотрона и сам присутствовал на первом испытании ядерной бомбы. Я спросила его, какое самое сильное впечатление он вынес оттуда? "Мертвая зона вокруг... И живые пауки, -сказал он. - Никто не уцелел, даже бактерии. А пауки, как ни в чем не бывало, продолжали жить своей жизнью... С тех пор я их просто ненавижу". Оказалось у нас одинаковое отношение к этим хладнокровным убийцам, существам непонятного происхождения и непознанных способностей. Все может погибнуть, представляешь? А они останутся хозяевами. Будущие жители планеты Земля? Они ждут этого часа? Страшно все это... У меня тогда от негодования аж сжались кулаки. Ну нет, решила я для себя, уж этого вы никогда не дождетесь, - закончила Л.В. свой рассказ, медленно опуская опять сжатые от негодования кулаки на подлокотники кресла...

- С кем только мне не приходилось встречаться на дорогах Индии, - после долгого молчания продолжила Л.В. - В джунглях прямо на нас прыгнул тигр. Красивый был прыжок... Водитель автомобиля инстинктивно затормозил, и тигр по инерции сполз с капота... Однажды пришлось строжить его на дороге, пока водитель менял колесо у "джипа". Состояние, я тебе скажу, не из приятных. Стой и жди. Придет - не придет. Слопает или не слопает... А еще раз пришлось просто гнать его с дороги. А он, как бы дразня, садился на нашем пути, потом, как бы нехотя, уступал. Отойдет на некоторое расстояние и снова разляжется. Так и пришлось мне до самого рассвета гнать его по дороге... А однажды пантера пришла ко мне на охотничью заимку. Я мирно завтракала, сидя на террасе. А пантере просто захотелось попить вместе со мной из фонтанчика совсем рядом с террасой. Она грациозно и мягко прошла к нему. Черная, как антрацит, шерсть переливается в лучах солнца. Желтые продолговатые глаза загадочно мерцали... Она была хозяйкой... Великодушной... Я в один момент оказалась в доме по ту сторону двери с банкой клубничного варенья и почему-то одним тапком в руках. Но пантера лишь снисходительно посмотрела на меня, неспешно попила из фонтанчика и грациозно удалилась, правильно поняв, что мне это соседство не по нраву. В тот же день на заимку приехал на своем мотоцикле лесничий, на которого она пыталась по дороге напасть. Может быть тарахтенье мотоцикла ее смутило? Лесничий приехал проверить, все ли со мной в порядке, поскольку пантера успела уже проявить себя в их округе. Да-а-а... Как ты говоришь, самая красивая кошка, если не знать, что за повадки у этой хищницы... А однажды, когда я ехала ночью на "джипе" по дорогам Южной Индии в поисках своих племен, то впереди вдруг возникли изумрудные огоньки. Они светились как-то таинственно-неземно и странно перемещались в пространстве, и оттого становилось не по себе... И только приблизившись, мы поняли, что это фосфоресцировали глаза волов, запряженных в повозки... - Л.В. замолчала. Но, глядя на нее, я поняла, что память продолжала освобождать в ней тот пласт, который она стронула с места. Он до упора был "нашпигован" такими, якобы, "случайностями". И она действительно продолжила:

- А еще однажды был уж совсем смешной случай. Это было в той же Индии. Мы с проводником остановились у реки подкрепиться. Я, как всегда, открыла банку растворимого кофе, спустилась к реке и зачерпнула воды. - Прочитав изумление в моих глазах Л.В. пояснила: -Я не теряла время на приготовление кипятка... Поднялась. Посмотрела вокруг, где можно было бы примоститься поудобнее ради такой процедуры. Присмотрела подходящий пенек и села на него. Еще когда садилась, почувствовала какой-то легкий дискомфорт: пенек показался неприятно влажным... Но не придала этому особого значения. Подумала, что, видимо, неаккуратно черпнула воду из реки. Сижу пью. "Пенек" подо мной зашевелился. Я не среагировала, просто опять уселась поудобнее... Продолжаю сидеть, пить кофе, созерцаю красоту вокруг. Вдруг вижу, как на лице проводника печатается гримаса ужаса, он что-то мычит нечленораздельное и тычет пальцем в сторону моего пенька. В одно мгновенье я ракетой взвилась вверх... Потом мы долго хохотали, вспоминая, как я пила кофе на питончике. Приличных он был размеров. И, слава Богу, сыт, как объяснил проводник, потому спал мертвым сном. Ну действительно, пенек и пенек! Удобный. Посидела, называется.

"Чтобы написать три книги о племенах ("Дороги джунглей", "Тайна племени голубых гор", "Австралоиды живут в Индии"), Л.Шапошникова много лет изучала вопросы происхождения народов Южной Индии как обычный, то есть кабинетный ученый, а затем, работая в 1963-1965 и 1970-1972 годах в Мадрасском университете, Мад-расском отделении представительства Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами, стало быть, имея сверхдостаточную служебную нагрузку, в каникулы или любое другое свободное время от ее непосредственных обязанностей, отправлялась к племенам", - так в журнале "Новый мир" под номером восемь за 1981 год написала в очерке-рецензии на книги Л.В. доктор исторических наук Софья Кузнецова. - "Не многим приходилось идти к "изучаемым объектам" ночью пешком через джунгли, ползти на животе вверх по отвесной стене в горах, чтобы увидеть в пещере наскальные рисунки, ночевать в хижине на дереве у каникаров, ибо в их деревню приходят дикие слоны, тигры, пантеры... Еще реже, во время смены колеса в "джипе" идти одной вперед и караулить, появится или нет тигр, только что перебежавший дорогу"...

Вот в один из таких дней после "сверхдостаточной" служебной нагрузки в одной из деревень недалеко от Мадраса и произошла эта сцена.

- Это было приблизительно в 1963 году, - начала свой рассказ Л.В. - Я только что после беседы со старостой деревни возвращалась назад, к автобусной остановке. Проходя по площади, я увидела чем-то возбужденную толпу. Когда подошла ближе, то увидела в центре толпы факира и растерзанную молоденькую кобру. Она обреченно металась среди улюлюкающей толпы, оставляя за собой узкую полоску крови, которая тут же смешивалась с пылью, взбиваемой вокруг нее людскими ногами. Судя по всему, факир только что вырвал у нее ядовитый зуб и дал этим людям возможность безнаказанно глумиться над ней... Он самодовольно взирал на этих "смелых" двуногих. Каждый из них, встреться с ней в лесу один на один, тут же сбежал бы от страха. А сейчас норовил внести свою лепту в расправу над этим беззащитным теперь существом. В нее швыряли булыжниками, палками. Кто-то даже пытался растоптать, но она изворачивалась, шипела, защищаясь из последних сил. И "смельчак" отскакивал. А разнузданная толпа все больше и больше теряла свое человеческое достоинство. Мне стало так жаль это некогда красивое и еще гордое существо, мечущееся между людскими ногами в неравной битве за жизнь. Я стояла в этой толпе, сжавшись в комок от жалости к этому беззащитному существу, моля Всевышнего о милосердии... И вдруг кобра, собрав все свои оставшиеся силы, вывернулась из под ударов безжалостных палок, бросилась к моим ногам, прижалась к ним и ... притихла... Толпа замерла и, сконфуженная, отступила назад. Наступила пронзительная тишина... Не знаю, что за выражение было у меня в тот момент на лице, только люди побросали свои орудия глумления и моментально растворились... На площади остались только мы со змеей. И факир...

- Я была в Южной Индии в одном из племен. Еще раньше, до прибытия к ним, я знала о существовании у них редкого древнего святилища. Теперь я решила, что пришла пора обследовать и его на предмет древности культуры. Проводник провел меня через немыслимые топи к священной хижине. В ней, как и полагается, стояла чаша с огнем, а рядом лежали мечи, рукояти которых не походили на что-либо ранее мною виденное! И конечно же я не могла удержаться, чтобы не сфотографировать. Но для этого я должна была вынести из святилища все эти реликвии на свет божий, на что мой проводник справедливо не согласился, сославшись на то, что на него падет великая кара богини, хранительницы священного оружия. Тогда я внушила ему, что если сделаю это сама, тогда кара богини падет уже на меня. С чем мой проводник справедливо согласился. Я так и сделала. Вытащила из святилища мечи, разложила их на камне. Сфотографировала. Когда я уже в Дели сдала эту пленку на проявку в корпункт издательства, то вдруг впервые почувствовала, что у меня сразу же пропал интерес к ней. Мне впервые не захотелось узнать, как получилась пленка. Обычно я сгорала от нетерпения и мучила проявщиков своим "что" и "как". А тут проходит неделя, вторая, а я все не иду и не звоню. Тогда звонят мне. Сообщают, что надо забрать. А я опять не иду, я опять тяну время. Наконец, едва поборов свою апатию, решилась пойти. По дороге в корпункт в голову вдруг приходит шальная мысль, что издательство обязательно должно сгореть. И когда я уже подъезжала, то увидела стлавшийся над ним черный дым. Горело издательство. Я уже не сомневалась, что свершилось то, что должно было свершиться... Накануне пожара, устав ждать моего прихода, проявщик корпункта отдал мою пленку с верхнего этажа на нижний, чтобы вахтер мог сразу вручить ее мне... Богиня работала избирательно, других жертв ей было не нужно!.. Но не на ту напала! Я опять еду в племя. Опять добираюсь к святилищу, но теперь уже сама, без проводника. Снимаю заново. Возвращаюсь в деревню. Узнаю, что мой поезд будет только утром, определяюсь на ночлег в ее единственную гостиницу. Но от того, что у меня остается уйма времени, а делать нечего, меня вдруг одолевает такая скука, что я срываюсь с места и еду в другую деревню, откуда до Мадраса можно было добраться быстрее... Каково же было мое изумление, когда на следующий день, уже в Мадрасе, сидя у себя в кабинете, я открываю местную прессу и в разделе происшествия узнаю, что именно в ту ночь, когда я должна была ночевать в гостинице той деревеньки, на нее обрушился редкий в тех краях смерч, и потому сенсационный, и снес крышу гостиницы, порушив все балки. Слава Богу, писала пресса, что в ту ночь в гостинице никого не было. Вот так я "обскакала" и на этот раз эту хранительницу оружия, - по-мальчишески задорно заключила свой рассказ Л.В.

Слава Богу! Трижды слава. Но и хранительница тоже была хороша. И хорошо, что Всевышний ограничил радиус действия этой богини. Ведь Л.В. старалась опять же не ради себя, а ради того племени и нас, обремененных цивилизацией, чтобы показать, что такое культура, истинный дух жизни, который и есть Бог.

- А не было ли на вас какого-либо нападения в племенах, когда вы ходили по джунглям в их поисках? - поинтересовалась я, обращаясь к задумчиво сидящей после очередного воспоминания Л.В.

- Конечно были. Попала я однажды в одно племя, которое в тот момент было пьяным и потому невменяемым. Я искала одно из селений, а проводник перепутал дороги. Но когда мы наткнулись на них, сразу понял, куда мы влипли и дал деру, увлекая на какое-то мгновенье и меня за собой. Жуткое улюлюканье аборигенов заставило меня развернуться. Я не привыкла врагу показывать спину. Пусть лучше глаза в глаза, решила я. И стремительно пошла навстречу вождю. Моя тактика оказалась спасительной. Они остолбенели от этого зрелища... Я подошла к нему и в знак дружеского расположения вытащила сигареты из экзотический коробки, закурила и дала ему. Он с большим самодовольством принял все это вместе с коробкой. Я справедливо решила, что настало время уходить. Но вождь воспротивился. Он загородил путь и указал на мой фотоаппарат, висевший у меня на груди. Он хотел, чтобы я еще и его ему подарила. Но эта плата за мою жизнь для меня была неприемлема. Тогда я вытащила из кармана авторучку, защелкала ею и предложила взамен. Он взял, увлекся ею. Я, воспользовавшись моментом, пошла. Но шла спокойно, не теряя достоинства. И уже когда была почти в безопасности, на миллиметр от моего уха просвистела стрела и вонзилась прямо передо мной в ствол дерева. Я хладнокровно подошла к нему, выдернула ее. Мой проводник, видевший из укрытия всю эту сцену, был полуживым от страха. Он осмотрел потом стрелу, понюхал наконечник, и сказал, что стрела отравлена ядом курары, и если бы на моем ухе оказалась хоть малейшая царапина, то мне было бы уже не жить. "Как бережет тебя Хозяин", -суеверно-почтительно сказал проводник.

- И ты не боялась, что эти безумные аборигены могут послать тебе в спину еще одну? - изумленная ее поведеним, воскликнула я.

- Нет. Не боялась, - ответила она спокойно. - А эту стрелу ты видела у меня дома. Она висит на стене в коридоре вместе с луком, подаренным племенем моих любимых тода. Мы потом с десятилетним сыном Рады Волшениновой, да-да, той самой известной в шестидеся-тых-восьмидесятых годах солисткой цыганского ансамбля "Ромэн", перед самым длительным отъездом в Индию "расстреляли" этой стрелой всю дверь ванной комнаты моей новенькой квартиры только что выстроенного мною дома.

- Что значит "тобою выстроенного?" - перебила я Л.В., - зная, что живет она не в личном коттедже, а в двенадцатиэтажной башне на проспекте Вернадского.

- А то, что я была председателем строительного кооператива профессорско-преподавательского коллектива МГУ. И этот дом действительно был построен моими усилиями.

Увидев изумление на моем лице, Л.В. продолжила:

- У меня все, как полагается. И дом построила. И деревьев понасадила. Видела, какие голубые ели у нашего подъезда? Так это тоже моя работа, - с гордостью сказала Л.В. - И отношения с рабочими были что надо. Когда я пыталась уйти из председателей, ну тяжело было: готовилась к очередному отъезду в Индию, то они забастовали... День мы начинали обычно с того, что сначала "посидим душевненько" за разговором о племенах... Их очень интересовал существующий там матриархат. После таких посиделок они совершали чудеса трудового героизма. Из всех университетских домов, что стоят на проспекте Вернадского, мой дом был отделан лучше всех и сдан раньше всех... А тогда, на следующий же день после получения квартиры, я на три года уехала в Индию.

В ответ на мое уточнение, что значит в ее рассказе "посидим душевненько", Л.В. спокойно ответила:

- Свою цистерну водки я уже выпила. - Потом, увидав мои изумленные глаза, продолжила: - Ну и что же здесь особенного? Я всегда действовала и действую по сознанию и по обстановке. И никому не читаю мораль. "Каждому овощу свое время". Кстати говоря, Ауробиндо Гхош* вначале тоже пил, и очень. Но понял, что это не путь... Всю свою оставшуюся жизнь он потом принимал паломников, сидя на одном месте. Так и ушел в мир иной... Я читала полицейские протоколы в Пондишери. Полиция в течение недели не давала санкций на его захоронение, потому что от тела Ауробиндо исходило божественное сияние, и оно оставалось теплым. - Л.В. замолчала и, как всегда в таких случаях, "красноречиво"...

В продолжение урока вместимости, я воскресила в памяти одну из бесед Свами Локешаварананды, руководителя института культуры миссии Рамакришны в Калькутте. В ответ на вопрос, как вы отнесетесь к пьянице, он ответил: "Я буду молиться за его прозрение. Нет ни одного святого без прошлого, как нет грешника без будущего... Вспомним хотя бы в качестве примера Францисска Асизского. Он тоже пил, гулял. Все было в его жизни. Я знаю, поскольку бывал там, где он жил. Но пришло время, и сейчас мы знаем, что это святой человек. Пусть его жизненный путь послужит примером. Я молюсь перед Богом за каждого: и за пьяницу, и за убийцу-маньяка, и за вора. Молюсь, чтобы каждый из них стал праведником. Культура - это Любовь, Любовь, и еще раз Любовь".

- Если я что-то делаю, то только полностью отдаваясь этому делу. "Со знаком качества", как ты любишь говорить, - продолжила Л.В. - Так и тогда. Я могла выпить сколько угодно, и у меня, что называется, "ни в одном глазу". Не каждый мужчина выдерживает такое испытание. А это неинтересно. Всегда надо знать свои возможности. Однажды в Германии, куда меня пригласили по случаю очередного издания книги, мы с немецкими коллегами столько "приняли" спиртного, что у всех, кроме меня, "отказали" ноги. Мы с едва стоявшим на ногах Штройбиком, так звали одного из них, выволокли другого из ресторанчика. Время было позднее. И никакого транспорта уже не было. Мы только поставим его на ноги, сделаем шаг, а он тут же падает. Мы опять его поднимаем. Только сделаем шаг, и он опять падает. Штройбик уже начал ворчать: "Он все время такой вредный. Я его знаю. Он всегда все делает наоборот!" На наше счастье мимо нас проходила женщина. Она-то и посоветовала нам ставить его на ноги, а не на голову. Мы долго потом хохотали, вспоминая этот случай, - закончила Л.В.

- А однажды был случай, так случай!.. Он тогда создал легкую панику в рядах моих немцев и даже заронил подозрение, что я являюсь агентом разведки, - клубок воспоминаний опять покатился сам собой. - В одну из командировок в то же издательство меня познакомили со старым тельмановцем. Началась беседа, которая затянулась. Тогда перекочевали в ресторан поужинать. За увлекательной беседой мы благополучно выпили целый ящик баварского пива. Но этого оказалось мало, и они взяли еще шнапса. Переводчик оказался слабее всех. Он "отпал" первым. Но мы этого не заметили, мы были увлечены беседой - роль Гитлера в истории России, оккупированных государствах и самой Германии, о неординарности этой личности, которая перепутала все истинные ценности на белом свете, и потому другого исхода событий у немецкого народа с таким вождем и не могло быть. Наш разговор как-то неожиданно пошел по нетрадиционным канонам. Каждый страстно отстаивал свою точку зрения. Я уже было положила его на обе лопатки, когда наш разговор служители ресторана вежливо прервали. Обнаружилось, что мы остались одни, и что пора уходить. Переводчик же был мертвецки пьян. Я в ужасе подумала, что этого патриота мне придется тащить на себе до самого дома. И я, помню, так и сделала. Довела до дома. Позвонила. На порог вышла женщина. Я, помню, еще убедилась, что это именно его жена, и облегченно сдала из рук в руки... Наконец-то, добралась до своей гостиницы и тут же заснула мертвецким сном... Утром раздался звонок. Еще плохо соображая, едва оторвав голову от подушки, я взяла трубку. Послышалась немецкая речь, из которой я разобрала лишь свое имя. Мужской приятный голос пытался что-то мне сказать. Я ответила: "Нихт ферштее". И положила трубку. Через некоторое время все повторилось. Тот же голос опять назвал меня по имени и напористо продолжил речь на своем немецком языке. Я опять ответила "нихт ферштее" и сердито бросила трубку. В третий раз там уже возмущенно кричали на меня. На этот раз я просто отключила телефон и легла досыпать. Но не тут-то было. Через некоторое время за мной приехали из редакции и привезли в издательство, Там уже сидел этот тельмановец и с нескрываемым возмущением смотрел на меня, явно пытаясь в чем-то уличить, но, видя недоумение на моем лице, беспомощно окидывал глазами присутствующих, ища у них поддержки. Я уставилась на Штройбика, потом на переводчика - что бы все это значило? Переводчик рассказал мне, в чем состоит причина такой взволнованности многоуважаемого ветерана антифашистского движения. А дело оказалось в том, что вчера мы с ним не закончили очень интересную беседу. У того масса вопросов, которые он надеялся разрешить в продолжении ее, а я пренебрегаю им, ссылаясь на то, что не знаю, якобы, языка, в то время как весь наш вчерашний вечер говорила с ним на чистейшем саксонском наречии!.. У меня глаза, наверное, в этот момент красноречиво вылезли из орбит. Но как я ни пыталась доказать, что не знаю немецкого языка и, тем более, саксонского наречия, это не убедило старого коммуниста. Он так и ушел, думая, что здесь я что-то скрываю. Он же прекрасно помнит весь наш разговор! И его жена подтвердит, что я и с ней говорила. И я не отрицала. Да. Именно все так и было. Но это только вконец запутало всю историю и, по-моему, не оставило сомненья у некоторых в том, что я русский шпион. Мне искренне было жаль старичка. Он был прекрасным человеком. Но языка я все же не знаю.

- Однако же, здесь только можно позавидовать свидетелям этого феномена. Интересно, знали ли твои немцы о возможности существования такового в человеке? Или они совсем голые материалисты?

- Пожалуй, голые... Люди социалистической Германии - это немцы особого послушания. У них дважды за короткий исторический срок был убит думающий человек. Сначала Гитлером. Потом разделением Германии. Но это позволили они сами. Немцы вообще отличаются своей маниакальной исполнительностью. Надеюсь, ты в этом убедилась, когда меня оперировали в Германии, - обратилась ко мне Л.В.

Да, я хорошо помню тот неприятный случай в известной своей престижностью и действительно хорошей мюнхенской клинике, помню, что произошло, когда врач в ответ на просьбу Л.В. показать упражнения, при которых в лежачем положении можно было держать свое послеоперационное тело активным, прописал гимнастику. Медсестра же стала рьяно выполнять приказание, не удосужившись установить состояние больного на данный момент. Не было предписания! А Л.В. почувствовала, что от укола, который та сделала ей, резко подскочило давление, и голова куда-то "поплыла". Но исполнительная медсестра, знать ничего не желая, командует: "Вставай! Доктор велел. Будем делать гимнастику". Да еще стала насильно стаскивать ноги Л.В. с постели. Ну тогда Л.В. и пихнула ее, собрав последние силы, назвав еще при том и "фашисткой". Та, возмущенная, побежала за доктором. Прибежал доктор, стал угрожать высылкой из страны "в двадцать четыре часа". "Не ори! Я тебя не боюсь!" - бросила тогда Л.В. ему в ответ. Тот от бешенства просто уже визжал. Еще бы! Весь медперсонал присутствовал при его поражении... И только вызванный на "скандал" главврач оказался человеком. Он был немолод и сразу все понял. А когда Л.В. рассказала ему, какая реакция у нее оказалась на укол, то, наконец-то, ей измерили давление. Оно оказалось под двести восемьдесят! Главврач извинился за всех, сказал, что лишит медперсонал премии, будто бы кому это было надо! "Ваши действия были правильными, поскольку вы защищали свою жизнь", - сказал он Л.В. уходя.

Я знала тогда об этой истории с двух сторон, поскольку появилась в тот самый момент, когда обе стороны еще "не остыли" от битвы. Битва была действительно "за жизнь" в прямом и переносном смысле.

- Вот поведение этой медсестры - ярчайший образец слепого повиновения, ярчайший образец немецкой дисциплины, - горячо продолжала Л.В. - Вот почему у них самый высокий уровень цивилизации, а культура, подмененная ею, не востребованная нацией, ушла. Формула их жизни: "Наш фюрер думает за нас, он все за нас решит", живуча в немцах до сих пор. Вот он ярчайший пример к моему прошлогоднему докладу.

Психологические наблюдения, ранее накопленные Л.В. за годы своей жизни, она изложила в докладе "Культура и цивилизация". Его услышали в 1993 г собравшиеся в Москве на очередном международном форуме в честь Н.К.Рериха, проводимом Международным Центром Рерихов, руководимом ею: "Машинная, техногенная цивилизация потакает низким чувствам и инстинктам человеческого тела, убивает"его энергетику, мешает гармонии духа и материи, затрудняя человеку дальнейшее эволюционное восхождение... Материя, как никогда раньше, завладела господствующими позициями, агрессивно и бесцеремонно потеснила дух и лишила общество людей необходимой ему коллективной энергии. Она разорвала связь с Высшим, усомнилась в существовании космического творчества и присвоила себе функции Бога-творца, будучи уверенной, что этот новоявленный творец в состоянии создавать все своими руками и интеллектом".

В союзники по перу она в который раз взяла российского философа серебряного века Н.А.Бердяева и повела его мысль дальше во времени и заключениях...

- А курить я начала в тридцать два года, когда поехала в Индию.

- Боже ты мой! Почему именно Индия стала тому виновницей? Хотя многие уважаемые мною люди курили. Блаватская опять же, и это тоже не сделало ее менее одаренной личностью.

- Курить я стала по одной причине. После нашей советской скудности выбора сигарет, чего я там только не увидела! И первое, что мне бросилось в глаза на витрине первого же магазинчика - это красивая круглая металлическая коробка, на которой был нарисован лихой старый пират. Они так и назывались - "Старый пират".

- Тогда понятно. Это для тебя стало венцом детской мечты! Без сомнений! Иначе не был бы куплен тогда в Германии очередной пиратский флаг. У тебя просто талант сохранить свое детство на всю жизнь. Счастливый случай. Полагаю, именно этими сигаретами ты ублажала того вождя-злодея из племени "мням-мням?"

- Совершенно верно. "Старый пират" меня тогда-то и выручил.

- И много сигарет выкуривалось в день?

- По коробке. В течение двадцати шести лет. А потом усилием воли, одним махом бросила. Я поняла, что в этом деле надо не обманывать себя, как это делают некоторые, мол, завтра или только еще одну. Это делается сразу или никогда. Все. И точка. Другого не дано. Подвигла меня на этот шаг, как это ни странно, Гунта Рудзитис, старшая дочь руководителя общества Рерихов в Латвии Рихарда Рудзитиса, ученика Елены Ивановны Рерих. Она принесла мне почитать письмо Учителя к Е.П. Блаватской, где он пишет, что в их руках есть все средства, чтобы помочь человеку в самых тяжелейших случаях заболевания. Но они действенны лишь при одном условии, если человек не курит. Но, как мы знаем, Е.П.Б и это не подвигло к такому шагу. Я сочла этот пример поучительным. Не в моих правилах подчинять дело телу.

- Я полтора года была на стажировке в Османском университете Мадраса. В один из свободных дней я поехала в небольшой городок, Ауронзеп. Он славился тем, что еще в девятнадцатом веке английский офицер обнаружил в его округе, в одном из горных массивов в каскадах пещер Эррору и Аджанта самый древний буддийский храм с прекрасно уцелевшими фресками, скульптурами.

- Как же это удалось английскому офицеру сделать такое замечательное открытие? Он теперь, наверное, стал национальным героем Индии? - заинтересовалась я, опять перебивая Л.В.

- Имя его известно в истории. А как обнаружил? Как мне рассказали мои индийские друзья, офицер стоял на вершине горы и в бинокль рассматривал местность. Напротив возвышалась гора. Гора как гора. Но при пристальном рассмотрении его внимание привлекла стена со странными ровными нишами. Он направил туда своих солдат. Вход в пещеры был завален. Время и природа постарались сокрыть храм до поры-до времени от людских глаз. Работа по расчистке велась десятилетиями. Теперь все это охраняется государством. Храм действительно необыкновеннейший... И вот, когда я после путешествия вернулась в город, то в гостинице меня ждал сюрприз. Мэр города Ауронзепа пригласил меня на обед в свою резиденцию. Я была в недоумении, по какому случаю? Но представитель отеля пояснил, что я первая русская, которая посетила их город за время его существования. Это и послужило причиной приглашения. У них такой обычай. Пришлось повиноваться, тем более, что мне это было интересно. Меня прекрасно и радушно встретили. Все показали и рассказали. Потом пригласили на обед. Стол был роскошно сервирован. Справа и слева лежала масса незнакомых предметов, которые, по всей видимости, должны были быть использованы во время обеда. Я поняла, что "влипла". Дипломатическими тонкостями застолья я не владела. Но у русских своя гордость, как ты часто любишь повторять. И когда подали рыбу, я взяла первый попавшийся нож и стала им работать. Жена мэра, искоса глядя на меня, тихонечко сменила свой "инструмент". Потом, после завершения трапезы, она наклонилась ко мне и так же тихо спросила: "Мадам! Давно ли в Европе едят рыбу этим ножом?" "Да уже года три", - ответила я, не моргнув глазом.

- Бедная жена мэра! Она наверно потом обескуражила своих пуританок таким невежеством, - запричитала я, смеясь над очередной томсойеровской выходкой Л.В.

- Как знать. Может теперь в Ауронзепе следуют традиции русских есть рыбу моим ножом, - рассмеялась Л.В.

- Вообще, мне порой кажется, что весь этот дипломатический этикет рассчитан на роботов, которым при таких встречах кроме него нельзя ничего больше демонстрировать, "во избежанье дней печальных", - вспоминая свои жизненные моменты, продолжила я разговор. - Еще работая во внешних связях на Камском автозаводе, в силу необходимости, я заглянула в книгу дипломатического приема. И была просто шокирована всей этой условностью, от незнания которой, оказывается, могут запросто разорваться даже дипломатические отношения стран. Ну такие "архитектурные" излишества, просто диву даешь-сяЖакие силы так славно потрудились, чтобы сплести эти сети?

- Столько лет пробыть в Индии и миновать заразу, которая подстерегает человека на каждом шагу? - начала я с Л.В. очередную тему.

- Не совсем. Я действительно умудрялась проскакивать такие возможности. Надо только ничего не бояться и быть самому осмотрительным. Конечно, я не беру на базаре все подряд и не сую себе тут же в рот. Например, даже в моем любимом племени тода я смогла избегнуть заражения сифилисом знанием причин этого заболевания и голым расчетом. Не делай квадратных глаз. Это повсеместное заболевание во всех племенах. Перед отправкой в племя я хорошо изучила медицинскую энциклопедию. Досконально во всем разобралась. Поняла, что передаваться эта зараза может только двумя путями - через употребление посуды и другим. Тот, другой, мне не грозил. А со вторым я справилась иначе. Инкубационный период этой заразы, оказывается, длится всего-навсего около одной минуты, и я просто выработала тактику поведения: держу чашку в руках, про себя отсчитываю секунды, а сама отвлекаю их разговором, а потом уже пью. Вот так. А как без внедрения в их жизнь, в их быт, можно завоевать доверие? А без доверия ты просто не сможешь узнать истину. Мне же приходилось жить долгое время с ними в одной хижине.

- И иначе нельзя? - словно можно еще оградить ее от возможной беды, спросила я.

- Дело в том, что многие приходили в это племя, но уходили ни с чем или с фантазией самих аборигенов, которые нарочно водили белых снобов за нос. Они так платят за брезгливое отношение к себе. Потому вышло множество публикаций, не соответствующих культуре племен, которые вводили лишь в заблуждение ученый мир. Таких примеров было немало. Кстати говоря, и Блаватская многое насочиняла в своей книге о племени тода, хотя и не относилась к снобам. Я потом расхлебывалась за эти поиски несуществующего километрами пути и массой утраченного времени, которое отбирала у солидных людей и себя. Ну ты помнишь, надеюсь, все это вошло у меня в книгу, которую я назвала "Тайна племени Голубых гор". Я поняла, что мой путь - иной. Для этого у меня было все: знание языков народа, выносливость. Вдобавок, умение идти на контакт было тоже не последним в общении с этим по-детски беззащитным народом, который к тому же умел очень хорошо определять степень твоей искренности и человечности... Когда я вернулась к ним спустя восемь лет, то вождь племени даже заплакал. Так мы привязались друг к другу, - Л.В. прервала свой рассказ и вытащила с книжных полок пожелтевший клочок бумаги. Я держала в руках этот клочок, а сама продолжала разглядывать фотографию, где Л.В., мало похожая на сегодняшнюю, еще худенькая, смущенная и какая-то слегка растерянная стояла рядом с импозантным вождем племени тода с красивым почти европейским лицом, густой шапкой темно-каштановых, блестящих, волнистых волос и такой же густой, окладистой бородой. Мускулистую и стройную фигуру вождя, с золотистого цвета кожей, украшала перекинутая через плечо изысканная шерстяная накидка, сотканная мастерицами племени. Он смотрел на меня с фотографии огромными печальными глазами, светившимися добрым тревожным огнем, как у ребенка, безвозвратно расстающегося с чем-то очень дорогим в его жизни, и потому беспомощными... А на пожелтевшем клочке бумаги черными чернилами старательно были выписаны слова любви и признательности племени тода к белой леди из России. В переводе на русский язык они звучат так:

"Ты пришла из России,

Ты пришла в большие горы Нилгири,

Ты обошла все земли тода,

И все храмы ты видела,

И всех людей ты знаешь близко -

И потому ты знаешь нашу правду, нашу веру.

Ты должна рассказать о нас,

И мы просим тебя об этом".

Мы молчали. Я не сочла уместным комментировать эти строки. Не хотелось снижать уровень высоты чувств и глубокого уважения, выраженных в них...

- За все время моего пребывания в этих племенах я ни разу не заразилась, - нарушила молчание Л.В. - Не заразилась даже тогда, когда вместе с медсестрой, пробираясь в одно из племен Южной Индии, попала в зону чумы. Я тогда впервые ощутила, что это такое... Неестественная тишина встречала нас в селении за селением... Трупы на улицах, трупы в хижинах. Смерть никого не пощадила, ни женщин, ни детей, ни молодых, ни старых - все лежали, сраженные этой заразой.. И только в одном из поселков мы отыскали десять еще полуживых. Выволокли их из хижин, погрузили в автомобиль и отправили в больницу. Потом они все выздоровели и с тех пор называют медсестру своей сестричкой. Она спасла их род от вымирания.

- Без тебя это же тоже не обошлось, - поправила я Л.В. - Вы же вместе затаскивали беспомощных людей в машину.

- Да. Но вся тяжесть-то пала на ее плечи. Это она за ними ухаживала в своей больнице. Отважная женщина. Она из племени тода и единственная среди них имела высшее медицинское образование. Могла бы работать в лучших условиях. Но вернулась помогать своим сородичам.

- Еще одно подтверждение того, что лучшее противоядие от любой чумы - благородство сердца, любовь к человеку и сила духа.

- Ну ты без патетики не можешь, - уколола меня очередной раз Л.В., чтобы увести от нахлынувшей на меня волны, как ей казалось, "коленопреклонения".

- Вообще-то ты права, действительно, только эти качества могут быть щитом в подобной ситуации... А вот однажды я все же схватила тропическую лихорадку. Что ничуть не лучше. В свое время от нее в Индии умер сам Александр Македонский. Меня же вылечила мисс Гедеон из христианского колледжа в Мадрасе, где я тогда жила. За три дня она практически поставила меня на ноги! Она вначале прочистила мой организм английской солью, чтобы не было потом токсикоза при приеме самого лекарства... Мы победили заразу. Но слабость тела держалась еще долго. Помню, месяца через три был последний официальный праздник "Дасира" со всеми пышностями и следованием всем средневековым традициям. Его проводил последний махараджа штата Майсур, - сказала мне Л.В. И в ответ на мое вопрошающее -"Дасира", что это такое, взяла ручку и затранскрибировала на листке - "дас ира" и перевела: - Десять дней со дня победы добра над злом. Посвящен возвращению Рамы после победы над Раваном. Из эпоса "Рамаяны".

"Последняя дасира, закатный умирающий блеск некогда могущественных махараджей Майсура...", так напишет потом Л.В. в своей книге "Мы - курги".

- Конечно же, я воспользовалась приглашением друзей. Я не могла пропустить такое торжество. Мне надо было все сфотографировать. И я отправилась в Майсур. При съемках я поняла, что лихорадка сделала свое дело: мои глаза застилал обильный пот, я боялась, что все мои усилия окажутся напрасными, тело плохо повиновалось, организм был еще слаб. Пришлось немало покрутиться тогда. Но зато, к моей радости, я отлично отсняла всю дворцовую охрану. И лошадей, на которых они гарцевали, и настоящий меч на поясе у всадника, и даже леопардовую попону на его лошади, - с гордостью заключила она свой рассказ.

А я продолжу повествование о празднике "Дасира" и приведу просто его описание, сделанное Л.В. в той же книге "Мы - курги":

"И я решила отправиться в Майсур, чтобы ощутить этот аромат. Действительно, я увидела нечто необычное. Весь город был наполнен пестрой и шумной толпой, дворец махараджи украшали лампочки иллюминаций. Всадники в высоких тюрбанах застыли у входа. По дворцу маршировали в красно-зеленой форме пехотинцы армии махараджи и гарцевали уланы. Сам махараджа в парчовых, шитых золотом одеждах благословлял своих подданных. А к вечеру через весь город потянулась процессия, напоминавшая грандиозное театрализованное представление. Шли раскрашенные слоны, снова гарцевали бело-синие уланы, степенно вышагивали верблюды. Гремели барабаны, шумела толпа, кричали зазывно уличные торговцы. Над шествием плыло облако пыли, пронизанное золотистыми лучами заходящего солнца. И казалось, что вместе с этим облаком под бой барабанов уходит куда-то в прошлое напыщенная и ярко одетая, жестокая и чванливая Индия раджей и махараджей. Уходит, чтоб никогда не вернуться".

Было воскресное летнее утро 1995 года в Светлогорске, что стоит на берегу Балтийского моря. Мы приехали туда, чтобы Л.В. смогла оправиться после тяжелой болезни и закончить работу над вторым томом трилогии о Николае Константиновиче Рерихе "Великое путешествие". Место было чудесное. И выбор его был уже предопределен. Самый маленький в городочке, построенный еще немцами, двухэтажный домишко с огромным массивом мачтовых сосен, кольцом окружавших дом, и солнечной лужайкой в центре, был полностью в нашем распоряжении. Устраивались на целое лето. Калининградские рериховцы и просто почитатели Л.В. отремонтировали все комнаты к приезду долгожданного и дорогого гостя. Очистили огромную территорию в саду и вокруг от мусора. Посадили цветы и овощи. Привезли из своих домов письменные столы и все необходимое для уюта и удобства. Ввели своей активностью в легкое замешательство местное население, что за персона поселяется в их городе?

Туманное утро донесло до нашего слуха звон колоколов. Был день святого Ильи Пророка. Ильи Громовержца, держателя Огня в человеке, жизненной энергии. И колокола церкви родного нам Николая Чудотворца через ровные промежутки времени подолгу оповещали об этом жителей городка.

- Этот звон напомнил мне цунами, - задумчиво произнесла Л.В., а через некоторое время продолжила, - цунами - это страшное зрелище. Человек бессилен что-либо противопоставить этой кровожадной стихии. Внезапно приходит темнота и страх, который она несет с собой... Налетает шквальный ветер такой силы, что поднимает ввысь, как песчинку, любую тяжесть, несет ее по воздуху и швыряет обратно на землю со всей неистовостью. Я однажды была этому свидетелем. Это было в Мадрасе в сезон дождей в октябре шестьдесят четвертого. О силе этого цунами писала потом местная газета. Между островами Индийского океана сто лет стоял железнодорожный мост. И выдержал все стихии. В этот же раз балки моста не выдержали. Их, как игрушечные кегли, просто выбило напором волны тридцатиметровой высоты! Поезд, переполненный пассажирами, смыло, как песчинку...

- Почему же молчала метеосводка? Разве на океане нет технических средств, предупреждающих наступление стихии? - возмутилась я.

- Вот то-то и оно, что ни одна существующая сегодня в мире техника не в состоянии оповестить о цунами заранее. В этом-то и есть коварство этой стихии... Накануне ничего не предвещало надвигающейся трагедии. Была отличная погода, сотни рыбаков отправились на своих катамаранах за добычей... Их тела долго потом выбрасывал океан. Жертв цунами... Стихия поглотила все близлежащие рыбацкие хижины, селения. Я помню, ходила вдоль берега, как по кладбищу. А рядом - рыбачки с опустошенными от горя лицами. Ведь все мужское население погибло в этой неравной схватке. И они бродили в надежде, что океан выбросит хотя бы тела их мужей, братьев, сыновей...

- Трудно даже представить себе, что удалось пережить тебе в тот момент, - запричитала я.

- Да... Эта картина была не для слабонервных. Меня стихия застигла в городе. Я помню, при первом порыве ветра схватилась за телеграфный столб обеими руками и просто каким-то чудом удержалась. Буря срывала провода, крыши домов, вырывала с корнями вековые деревья и как пушинки поднимала их в воздух. Все сразу погрузилось в свинцовую и липкую тьму... Вот тогда-то я и услышала звон колоколов. Они били тревожно, долго и через ровные промежутки времени... Били, пока не закончился разгул стихии. Я поняла тогда, что колокольный звон был единственным спасением для человека, попавшего в водоворот этой стихии. Колокола доносили звуки жизни, ориентир на нее. Так я и вышла к своей гостинице... А сегодня этот долгий колокольный звон, разрывающий туман с такой периодичностью, растревожил меня и напомнил Индию, цунами шестьдесят четвертого...

Моника Фэлтон, журналист, политический обозреватель, лауреат пятидесятых годов международной Сталинской премии "За мир и дружбу", высокая, яркая, рыжегривая англичанка, вся усыпанная крупными веснушками, заметно прихрамывала. У нее было повреждено бедро, и потому всех в своем салоне она принимала в вальяжной позе - полулежа на роскошной кушетке. Она была известна в Мадрасе еще и тем, что собирала вокруг себя всех интересных ей людей независимо от их политических воззрений, религиозных убеждений, национальности и классовых предрассудков.

Л.В. была приглашена к ней сразу же по прибытию в 1964 году в Мадрас. К этому времени книга "По Южной Индии" получила международное признание, и Л.В. уже была известна в светских кругах, как советский писатель, с большой любовью относящийся к братскому народу, знающий и уважающий его древние обычаи, культуру, языки, чем мог похвастаться не каждый родившийся в Индии. Кроме того Л.В. давно уже была в дружеских отношениях со многими жителями этого города. И вообще, как она любит говорить, "меня в Мадрасе знает каждая собака. Я там известна больше, чем в Москве".

Л.В. привлекла внимание такой неординарной матроны, как рыжегривая Моника, на одном из приемов, который устраивало советское посольство.

- Моника Фэлтон подошла ко мне и просто спросила: "Ты Людмила Шапошникова?" Так мы познакомились^ так я получила приглашение на прием в ее салон, так завязалась наша дружба. Моника и ее друзья практически формировали мое политическое образование в этой стране. Все это нашло потом отражение в моей книге "Годы и дни Мадраса", - продолжала рассказывать Л.В. - Сама Моника была английской публицисткой. Недюжинный острый ум, острое слово постоянно ранило ее родное правительство, за что она и была выслана за его пределы, "за некорректное отношение к правительству Англии", - так приблизительно звучал "приговор". В Англии у нее остался взрослый сын. Она же обосновалась в Мадрасе и стала его душой, хотя и была англичанкой. Когда мы с ней встретились, она была уже грузной женщиной. А моя память сохранила ее еще тоненькой и стройной, каковой она была на снимке в газете "Правда". Это мне запомнилась еще и потому, что Моника была единственной женщиной среди лауреатов той Сталинской премии. Именно в ее салоне я познакомилась с известным всему миру талантливым актером индийского кинематографа красавцем Раджем Капуром и его любимой женщиной, нарожавшей ему кучу детей, тоже ведущей актрисой кино. Впоследствие он расстался с ней, когда пришло время брахмачарья*. У Моники я познакомилась и с доктором Кришнаном, который со своей женой взял опеку надо мной. Они не раз выручали меня в разных житейских ситуациях. А дружба наша завязалась после тогр, как Моника предложила потягаться с Кришнаном "на кулачках", кто кого победит. Он был чемпионом салона. "Какая нация возмет верх", -поддела она нас тогда. Ну я и положила его сразу же на обе лопатки. Можешь себе представить, какой "оживляж", как ты любишь выражаться, был в салоне! Кришнан места себе потом не находил. Каково ему было? Я, женщина, так его посрамила! Единственным его утешением, наверное, было то, что я русская. В доме я увидела потом у него совсем новенькие гантели: "Накачивай, накачивай, все равно это тебе не поможет", - сказала я ему, по-дружески похлопав по плечу.

Мы помолчали. Я обмозговывала в своей голове ее рассказ, захвативший меня драматизмом жизненных коллизий героев, их умением быть прежде всего великодушными по отношению друг к другу. И это, несомненно, исходило прежде всего от хозяйки салона - Моники Фэлтон. Только сильный духом человек может не бояться рядом с собой ярких и сильных личностей. Дар находить их и объединять был в ней, несомненно, от Бога. И этот дар назывался Любовью, которую она дарила каждому из присутствующих, та Любовь, что единственный объединитель людей независимо от принадлежности человека к той или иной нации или вере.

Так сложилось, что любимой актрисой в жизни Л.В. стала англичанка с мировой известностью - Вивьен Ли. Десятилетия искренней самоотдачи великой актрисы были признаны всем миром, и весь мир глубоко переживал ее уход. Все театры "Вест Энда" в день похорон на час притушили свои огни...

На фильм "Леди Гамильтон" Л.В. бегала столько, сколько он шел на экране близлежащего кинотеатра. Каждый раз, после школы, они всем классом шли очередной раз смотреть его. Их вдохновляла победа любимых героев, любовь и верность героини. Всем тогда, в том сорок втором году, остро хотелось победы и только победы, и всем хотелось дождаться с войны своих родных и близких...

- Это был единственный фильм в моей жизни, на который я столько раз ходила. Я любила его прежде всего потому, что там были настоящие корабли девятнадцатого века и проходили настоящие военные баталии на Ла-Манше. Представляешь, что это за грандиозное зрелище! Быстроходные четырехмачтовые клипера с острыми обводами, многослойностью парусов, выправкой моряков, военной дисциплиной! В этом фильме не было ни одной фальши в морском сражении! - обратила она ко мне свое сияющее лицо. А я стала лихорадочно вспоминать, смотрела ли я вообще этот фильм, о котором Л.В. говорит с такой любовью и таким знанием морского военного дела. Откуда оно в ней, я уже знала и, тем не менее, всегда поражалась, как настигает нас порой предыдущий опыт жизни... Образ преданной и красивой возлюбленной легендарного англичанина адмирала Нельсона, разбившего флот Наполеона, прошел яркой звездой через всю жизнь Л.В. и заставил боготворить себя.

- Это был первый фильм, где женщина не мешала наслаждаться боем, - пояснила Л.В., потом помолчала немного и продолжила: - Вивьен была очень тронута историей любви нашего класса к ней и фильму "Леди Гамильтон".

Справедливости ради надо сказать, что у этого фильма в нашей стране интересная и завидная судьба. На протяжении уже пятидесяти лет он не сходит с экранов наших кинотеатров. Вот и сейчас, накануне перехода человечества в двадцать первый век, разбив грохот звуков западных металл-роков, ворвалась сизокрылой голубкой в нашу российскую действительность замечательная по своей лиричности песня с совершенно бесхитростными словами: "Леди Гамильтон, леди Гамильтон, ты была в моей жизни". Окончательно понять силу чувств Л.В. я смогла спустя какое-то время, когда узнала, что в его съемках участвовал клипер с очень интересной судьбой. Именно ему было суждено принять на свой борт легендарного адмирала Нельсона и выиграть сражение у Наполеона. Этим клипером была не менее легендарная, быстроходная и маневренная "Кати Сарк". До этого сражения "Кати" прославилась тем, что была победителем в гонках по перевозке шерсти и одним из лидеров по доставке китайского чая. Равной ей по силе, выносливости и красоте так и не оказалось за всю историю подобного кораблестроения... В одном из поединков с разбушевавшейся океанской стихией переломилась ведущая мачта клипера, и новый хозяин стал использовать ее в качестве бригантины. Это при такой-то мощи!.. Как-то раз, при заходе в португальский порт, "Кати" узнал один из моряков и выкупил, заложив все, что можно. Подняв все чертежи, в течение десяти лет он скрупулезно работал над восстановлением ее былой мощи и красоты. Жена, увидав "Кати Сарк", горячо поддержала его. Она поняла мужа без слов. Супруги отказывали себе во всем ради "Кати". А когда пришло время спустить ее на воду, моряки отказались брать деньги за ее обслуживание, справедливо расценив, что для каждого из них большая честь служить "Кати Сарк". Но недолго самоотверженный капитан наслаждался счастьем обладания этой легкокрылой красавицей. Через четырнадцать месяцев он внезапно скончался... И вдова капитана приняла мудрое решение. Она отдала клипер на служение мореходному училищу. В 1935 году "Кати Сарк" вошла в воды Темзы. Ее, легенду прошлого века, приветствовали гудками пароходы двадцатого столетия. Настоящие "морские волки" хорошо знали, что мужество и настоящее мастерство можно обрести лишь служа на таком судне, как клипер "Кати Сарк! " Все были счастливы, что легендарная, прославленная в веках жизнелюбивая "Кати Сарк" навсегда обрела достойного покровителя - короля Англии.

- А где вы могли встретиться с Вивьен? - вернулась я к Л.В.

- Конечно, в Мадрасе. Когда я узнала, что из Англии приехала Вивьен Ли, то сразу же позвонила Монике. На мой вопрос - знает ли она ее, Моника просто, как в сказке, ответила: "Да. Знаю. Вивьен моя институтская подруга". Вскоре я стояла у порога ее дома. Она открыла мне двери. Передо мной оказалась все та же "леди Гамильтон", смущенная, как пятнадцатилетняя девочка. Время было не властно над ней. Вручая огромный букет роз, я так и приветствовала: "Здравствуйте, леди Гамильтон!" Она расплакалась от неожиданности... "Так меня еще никто никогда не называл", - сказала она. -Л.В. опять замолчала на какое-то время: - Печаль окутала тогда прекрасное лицо Вивьен... Этот фильм был первым в ее актерской биографии и тоже был самым дорогим еще и по другой причине... Мы так сердечно с ней встретились и так увлеклись разговором, что я даже забыла взять у нее автограф, - огорченно сказала Л.В. и, предвосхищая мой вопрос, продолжила: - Вивьен Ли родилась в Мадрасе в семье английского офицера. После освобождения Индии от колониального гнета они всей семьей выехали в Англию. Ей было тогда пятнадцать лет. Самые лучшие годы Вивьен прожила в Индии. Видимо, она предчувствовала свой скорый уход из жизни, потому ее потянуло в родные края. Она была безнадежно больна чахоткой. У меня не оставалось сомненья, что та караулила ее давно и набросилась в самый тяжелый момент жизни, когда после двадцатилетия супружества и счастливой совместной работы, Вивьен покинул единственный и горячо любимый муж, который в том фильме и играл адмирала Нельсона. Она так и осталась верна ему до самой смерти... - Л.В. замолчала. Лицо ее стало страдальческим: - Что время нашей встречи подошло к концу, я поняла, когда на ее по-прежнему прекрасном лице вдруг проявилась сетка мелких морщин вокруг глаз, оно вдруг резко осунулось, и на нем проступила печать усталости. Я быстро простилась с ней, поскольку слишком хорошо знала, что значит чахотка. Моя мама всю жизнь страдала этим недугом. И я не раз была свидетелем того тягостного состояния, когда кровь уже текла горлом. Нет ничего страшнее, когда ты бессилен чем-либо помочь в тот момент... Л.В. надолго замолчала...

Зная свободолюбивый дух Л.В., я вдруг почувствовала каждой клеточкой своего сердца, как ей было непросто среди посольского люда в этих длительных загранкомандировках, как она выглядела на фоне этого народа, наконец-то вырвавшегося "зарубеж". Он был и остается особым нравственным пластом в иерархии любой страны, а страны Советов особливо. Редко, кто на этой иерархической лестнице шестидесятых-восьмидесятых годов сохранил в своей душе верность идеалам коммунизма, этого еще утопического на сегодняшний день светлого будущего человечества. Сами, прошедшие через унижения, опьяненные теперь своим, якобы, избранничеством, они, наконец-то, дорывались до власти и начинали всласть использовать ее, создавая "зарубежом" кривое зеркало - маленькое подобие своей страны со всеми ее гласными и негласными законами. И на этом зафлаженном пятачке минигосударства простой человек очень часто оказывался в зависимости от всего и каждого, окончательно расплавлялся, превращаясь в биомассу, которой теперь легко можно было манипулировать. За время длительной работы во внешнеторговых организациях я не раз наблюдала, какая метаморфоза происходила с теми людьми, которые еще вчера смотрели тебе прямо и открыто в глаза, и как менялись, когда их готовили к отправке за рубеж. Сколько инстанций на пути к нему нивелировало их лица! А какими они приезжали из-за рубежа... Правда, некоторые "нескладные" все же умудрялись "проскакивать" все инстанции по одной простой причине, что там, за рубежом, кроме лакеев иногда остро нуждались в знатоках того дела, ради которого была открыта очередная "загранточка". Но уж если он оказывался "нескладным" и там, если он отказывался, к примеру, мыть автомобиль вышестоящему руководителю, то больше трех месяцев он уж точно там не задерживался. И я понимала, что за двадцать шесть лет пребывания за рубежом Л.В. окружали не только такие люди, как консул в Мадрасе Яблонский с его женой Ольгой, взявшие заботу о ее быте, или как Ю.М.Воронцов, тогда посол СССР в Дели, потомственный дипломат с высокой культурой духа и преданным служением отечеству. В свое время Ю.М.Воронцов сыграл активную миротворческую миссию в завершении войны в Афганистане, в странах Ближнего Востока. Он долгое время был представителем России в ООН. О Юлии Михайловиче надо вообще писать отдельно, поскольку его роль в дальнейшей судьбе общественного музея имени Николая Константиновича Рериха и Международного Центра Рерихов очень значительна. Благодаря его помощи и самоотверженному противостоянию некоторым "силам", желающим заполучить в свои руки бесценный дар, Россия приобрела уникальное наследие семьи своих великих соотечественников. Есть еще и такие, к счастью, в нашей стране. Не скудеет земля русская. И, конечно же, придет время, когда встанут Иваны Стотысячные и займут no-праву свои места. Не за горами это время...

- Ну ты знаешь, мне, в основном, везло на людей, - стала Л.В. защищать своих коллег от моего нападения. - Потом я была независима более, чем мои коллеги, одна в своем роде, в моем деле не было замены. Я объединяла в себе многое: но главное при этом была свободной птицей в свободном полете. Не забывай, что это в то время, когда в посольском городке все друг от друга зависели и не могли сделать и шага в сторону. Вот потому, когда я возвращалась из очередного своего "набега" в племена, все тянули меня в свои кабинеты, чтобы услышать, где я была и что видела. Я читала на их лицах следы хорошей зависти. Я была для них, как сейчас понимаю, глотком свежего воздуха, глотком воздуха свободы. И потому меня все старались оберегать. Все сопереживали, когда я однажды оказалась надолго запертая в горах из-за непогоды. Намеченный срок возврата в посольство безнадежно истек. Коллеги забеспокоились, предложили отправить людей в розыск. Тогда Ю.М.Воронцов спросил: "А кто из вас сможет пройти туда, где сейчас она? Кто из вас, как она, знает местные языки? И потом, бывало ли когда, чтобы Шапошникова не могла найти выход из какой-либо ситуации? Значит и сейчас наберемся терпения. Я верю, что с ней ничего не случилось". Так все и произошло. В очередной раз я вернулась целая и невредимая. Конечно же, моим большим преимуществом было знание языков. Это действительно по тем временам была большая редкость. Помню, где-то в шестидесятых годах на базаре в Хайдарабаде я вступила в разговор с местным торговцем. Так он аж отпрянул от меня, тычет пальцем в мою сторону... Все уставились "на белую леди". В их глазах был искренний ужас, словно собака заговорила человеческим языком... Хинди, урду и английский - это все в такой разноязычной стране, как Индия. Здесь я премного благодарна своим университетским учителям, которые дали мне эти знания, - она помолчала немного, потом стала рассказывать дальше:

- Однажды, после возвращения в Дели из очередного своего набега в племена, как всегда, после ужина я отправилась в город по своим делам. На следующий день меня вызывает к себе консул, с говорящей фамилией Тараканов, кричит, стучит кулаками по столу и требует "объяснительную", почему я без его разрешения пошла в кино. Ты представляешь! - опять, как и тогда, возмутилась Л.В. - Он не боится за меня, что я одна, без его сопровождающих, отправляюсь в свои племена и лезу по горам и джунглям, кишащим тиграми и ядовитыми змеями, а тут кинотеатр в двух шагах от посольства, и я должна у него спрашивать разрешение! Ну я и "послала" его далеко и надолго...

Я расхохоталась, живо представив себе эту сцену, столь редкую по тем "совковым" временам. Нечто подобное было в моей жизни, и я представляю, что было с ее самовлюбленным Таракановым... Волнение еще не улеглось, когда Л.В. перешла к очередному драматическому моменту в своей жизни:

- Я, ты знаешь, в основном общалась с мужчинами. Благо ни одна из их жен никогда не ревновала меня. И правильно делали. Как сейчас понимаю, мужчины уважали меня за это и то, что я была независимым человеком, интересным собеседником и азартным игроком... Вдобавок, я помогала им ориентироваться в жизни страны, налаживала контакты с местной властью. Вообще-то, справедливости ради надо сказать, что многие наши русские свысока относились к индийцам. Я же с ними была своя больше, чем со своими соотечественниками. Вот за что меня и возненавидела жена тогдашнего консула. Сам консул был интеллигентным человеком. И мы с ним неплохо ладили. А жена у него была ну просто воинствующий монстр в юбке.

- Тот случай, наверное, когда "пусти Дуньку в Европу", - перебила я ее, не выдержав.

- Что-то в этом роде, - продолжила Л.В. - Она, видите ли, была возмущена тем, что я с ними, то есть с посольскими женами, не распиваю чаи, а веду самостоятельный образ жизни. Так вот, когда срок моей командировки закончился, и мне надо было возвращаться в Москву, она стала настаивать на том, чтобы мне дали отрицательную характеристику за то, что я, якобы, не уважала коллектив. Она так и написала в характеристике. Доказательством служило то, что я не участвовала в их придворных бабских чаепитиях... Слава Богу, что утверждали эту характеристику на парткоме. И там посольские ребята меня отстояли. Ты представляешь, что значит отрицательная характеристика для человека в подобной ситуации?

- Да. Конечно. Такой человек в советской стране автоматически становился на всю жизнь "невыездным". Именно так ей хотелось отомстить тебе за то, что ты не сгибала перед ней, самой женой консула!

спину и не вела с ней душещипательных разговоров... Теперь я знаю, о ком ты говоришь! Я имела "счастье" познакомиться с этой фурией на одном из вечеров памяти Святослава Николаевича Рериха. И теперь мне понятно, почему у нее к тебе до сих -пор сохранилась стойкая неприязнь. Я представляю, по какому "лезвию бритвы" тебе пришлось тогда пройти и провести за собой всех членов правления. Посольские ребята, наверное, себя просто зауважали после этого. Редко приходится проявлять в таких условиях свои человеческие качества. Да-а-а! Что называется, "минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь".

- Ну ребята были просто тигры в тот момент. Все прекрасно знали, что такое характеристика. И прекрасно понимали, что это бабское сведение счетов со мной. Эту консульшу все недолюбливали! И они грудью встали на мою защиту. Многие из них не раз обращались ко мне за помощью в решении своих проблем. И я всегда помогала им. А они мне. Например, если бы не друзья, я никогда бы не приобрела автомобиль. Все свои заработанные деньги я тратила на покупку книг. "Жигули" я имела благодаря Яблонским. Когда они поняли с кем имеют дело, то в день зарплаты просто отбирали у меня половину, как раньше жены у мужей-пьяниц, "иначе ты их все потратишь на свои книги", - приговаривали они. Так они и скопили мне на автомобиль. Он десять лет служил мне потом верой и правдой. Так что со мной действительно никто не скучал, - закончила свой рассказ Л.В.

Это уж точно. Что есть, то есть. "Божеское наказание" - недаром ее в детстве так звали взрослые. Она тогда так привыкла к этому, что, когда однажды в их дом пришли мамины гости, она им так и представилась. А было ей тогда еще только три годика. Так что вряд ли правы те, кто говорит, что ребенок еще, якобы, мал, чтобы говорить о личности. А личность - она или есть, или ее нет. Она приходит на землю вместе со "скафандром". Ничто не может заставить ее изменить себе. Сильный дух всегда пробьется. На пути могут встать лишь кармические коллизии. И опять здесь испытание для сильного духом, придет время, и он развяжет все ее узелочки, все расставит на свои места, определит, где правда, а где ложь, где вечное, а где - сиюминутное...

К оглавлению

Назад

Далее